Прежде всего, было ощущение праздника, потому как раньше на “Легенде” никогда не была, зато много о ней слышала. Наконец довелось посмотреть.
И, как ни странно, весь вечер меня преследовало ощущение, будто я нахожусь в музее. Смотришь на сцену и думаешь: этот спектакль был когда-то прорывом в мире балета. Это много – с одной стороны; мало – с другой. Не знаю почему, но “Легенда” сильно привязана к конкретному времени и порой кажется архаичнее самой “Сильфиды” со всеми ее бурнонвилевскими па.
Советское время чувствуется в силовой хореографии, апеллирующей к гимнастике; в наличии грозной и мощной империи; в самой тематике жертвования за народ. Последняя, конечно, вечна; но в контексте нашей современности не звучит – не актуальна. Мы все больше уходим в психологию отдельно взятого человека, в его разногласия с самим собой (тому свидетельство и обновленное “Лебединое” Григоровича, и “Пиковая Дама” Пети).
И все же спектакль увлекает. Потому что не могут не захватывать масштабные шествия и сцена погони. Потому что поразительно поставлены многие моменты (вспомнить хотя бы Мехменэ Бану наедине с мыслями). Потому что главные партии исполняют талантливые люди (я была на первом составе). И потому что есть атмосфера: душная, жаркая, трагичная.
Хотя за “Легендой” все время тенью стоит “Спартак”; на мой вкус – почти брат-близнец этой мрачной сестрички.
Грачева в роли Мехменэ Бану хороша, ибо ей вообще идут образы зрелых трагических женщин. Плюс – пластичность, важная для “восточных” спектаклей.
Антоничева в партии Ширин красива, благодаря своим длинным линиям. Милая такая козочка; но не слишком умная и сильная, почти обычная; и вообще такое впечатление, что лишь оттеняет “сестру” и своего партнера.
О Цискаридзе лишний раз говорить, наверное, не надо – это, конечно, его спектакль: натуральный восток, абсолютный герой, изумительная по красоте фигура, вызывающая своими вытянутыми пропорциями воспоминания об эпохе модерна. И запоминающийся круг темпераментных jete en tournant в сцене погони: взрыв страстей в нескольких секундах реального времени.
Образ Цискаридзе дает в развитии: от легкомысленного романтичного юноши до сильного, ответственного героя. Плюс – небольшая сцена сна Мехменэ Бану, в котором ей является Ферхад. Но не таким, какой он есть на самом деле; а таким, каким представляет себе его она. И в этой сцене танцовщик находит еще и третью краску в своем исполнении.
О Шуте Янина писали много. Здесь я могу только согласиться: исключительно запоминающийся образ; яркий короткий всплеск (танец у Шута крохотный), но значимый для всего спектакля.
При всем сказанном, ощущение аутентичности спектакля дает только Марк Перетокин (Главный визирь). Только у него сохранился стиль эпохи этого спектакля. Не очень поняла, какой стиль несут балерины, но вот Цискаридзе явно танцует другой спектакль. Что ж, тем сильнее противопоставление визиря и художника, их чуждость друг другу.

Мария